Лежала и смотрела на камин, где догорали угли, мерцали и переливались призрачные огни. Как бы ей хотелось снова погрузиться в забытье! Яркость, свет дня казались эле какими то хрупкими, готовыми в любое мгновение разбиться, словно лед. Измученная, усталая, она садилась у огня, обнимала себя руками, играла прядями волос. Время от времени руки и ноги элы непроизвольно дергались. Клик клик, клик клик, звякали вязальные спицы ее тетки.
Поешь чего нибудь, племянница. Пирожные необыкновенно вкусны. Но эла не могла ничего есть. Я пошлю за досточтимым воксвеллом! Выпалила умбекка как то раз, когда эла упала на пол и не могла подняться. Прошептала эла. Досточтимый воксвелл? Сквозь обуглившийся мрак воспоминаний измученная молодая женщина вновь и вновь видела влажные лиловатые губы лекаря, раздвинувшиеся, когда он зубами вынул пробку из бутылочки.
Выскочила пробка. Даже в воспоминаниях элы слышался этот глупый, дурашливый звук.
Быть может, не тело. Но душу, разум точно. Эла сжимала и разжимала кулаки. Как ей снова хотелось погрузиться в такое приятное, сладкое забытье! О, тогда бы коварный мир не тревожил ее. А там, в мире забытья, было бы тепло и сладко.
Теплая, сладкая смерть там была бы. Эла вспомнила о снотворном снадобье и увидела знакомства парами тюмень досточтимого воксвелла мерзкое, ухмыляющееся. Он смеялся! Она ни за что не сдастся! Ни за что! Толстуха попятилась, сердце ее испуганно заколотилось. Она прижала руку к затянутой в черный креп груди, закрыла глаза и горько вздохнула. Она понимала, что племяннице очень хотелось бы выпить снотворного снадобья, но понимала и другое эла была горда и ее гордость была сильнее. В последующие дни эла страдала, но боролась, решившись раз и навсегда вырваться из липких объятий снотворного зелья.
Нирри выполнила указание хозяйки. В чем дело, девчонка? Еще что нибудь? Умбекка вздыхала нет.
Она не пошлет за досточтимым воксвеллом. Об этом не могло быть и речи.
